.
Бытие отдельного существа в целом (не одной только его жизни, а всего бесконечно повторяющегося цикла рождений и смертей), можно сравнить с огромными песочными часами, переливающими свое содержимое из емкости в емкость, из колбы в колбу. В начале жизни, пока верхняя часть еще полна песка, никто особенно не беспокоится, иллюзия зрения такова, что песок кажется неистощимым, а отдельные упавшие песчинки просто праздничным движением, развлекающим жизненную скуку. Можно даже устроить какое-нибудь представление из этого созерцания (искусство, литература), из этого наблюдения, устроившись поудобнее в кресле. Художники и шуты позаботятся. Однако содержимое в верхней части колбы все убывает, и скоро становится очевидным, что оно когда-нибудь кончится. Тогда начинается паника, заламывание рук, вселенские жалобы и стенания и перенесение ощущения личной катастрофы на политику, человечество, социум и даже Бога. Чем меньше остается песка в верхней части часов, тем очевиднее убыстрение движения песка сквозь горловину, и тем острее ощущение вселенской катастрофы. И никакие внешние представления и спетакли уже не помогают. Взгляд остается прикованным к единственному шоу — собственной гибели, и ощущение конца все нарастает, хотя с самого начала скорость падения песчинок была одна и та же, трава всегда зеленела и солнце всходило.
Это сравнение жизни и ее убывающих дней с песочными часами тривиально и, конечно, уже приходило на ум каждому. Встречается оно и в литературе. Но слепота человеческого видения такова, что даже собственные метафоры человек не может додумать до конца. Таков страх конца.
Между тем, пока истощается верхняя часть часов, нижняя все прибывает. И вот этого-то, по-настоящему захватывающего зрелища, никто не хочет увидеть. Все зачарованы зрелищем падения, а незыблемая тяжесть упавшего песка и неостановимое прирастание его горы никого не смущает. Собственно, самонадеянность зрения такова, что, даже видя убывание верхнего песка, зритель как бы даже не предполагает, что существует нижний. И существует все основательнее. И, конечно, почти никто даже не догадывается, что в тот самый момент, как в узкую горловину часов проскользнет последняя песчинка, часы немедленно будут перевернуты — не чьей-то мускулистой рукой, а лишь в силу исполнения непреложного природного закона — и падение песка начнется снова, то есть, продолжится. И снова очарованный зритель усядется в кресло и начнет созерцать падение капель.
Как в первый раз.
И так огромны эти часы, столь неизбывен песок хроноса, что даже для тех, кто увидел эти бесконечные переворачивания, он кажется неистощимым и повергает в отчаяние. Совершатся мириады и мириады переворачиваний этих часов, тьмы превращений, прежде чем человек станет способным обнаружить во всем колоссальном массиве этого песка отсутствие одной малой космической пылинки, одной маковой росинки.
Но тяжесть будет убывать. Верный признак этого - увеличение тяжести наличного существования, что и означает уменьшение тяжести подспудного кармического груза. И напротив, облегчение наличного существования, как правило, означает увеличение кармической тяжести.
Так от рождения к рождению, от прозрения к прозрению, он будет все сильнее чувствовать облегчение этого массива песка, неподъемной глыбы своей кармы, пока не испарит всей ее космической пыли своим быванием дотла и не придет к последнему существованию с последней песчинкой — которая уже не упадет вниз и исчезнет в горловине мировых часов навсегда.
![[personal profile]](http://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
