Verbarium

.
Бытие отдельного существа в целом (не одной только его жизни, а всего бесконечно повторяющегося цикла рождений и смертей), можно сравнить с огромными песочными часами, переливающими свое содержимое из емкости в емкость, из колбы в колбу. В начале жизни, пока верхняя часть еще полна песка, никто особенно не беспокоится, иллюзия зрения такова, что песок кажется неистощимым, а отдельные упавшие песчинки просто праздничным движением, развлекающим жизненную скуку. Можно даже устроить какое-нибудь представление из этого созерцания (искусство, литература), из этого наблюдения, устроившись поудобнее в кресле. Художники и шуты позаботятся. Однако содержимое в верхней части колбы все убывает, и скоро становится очевидным, что оно когда-нибудь кончится. Тогда начинается паника, заламывание рук, вселенские жалобы и стенания и перенесение ощущения личной катастрофы на политику, человечество, социум и даже Бога. Чем меньше остается песка в верхней части часов, тем очевиднее убыстрение движения песка сквозь горловину, и тем острее ощущение вселенской катастрофы. И никакие внешние представления и спетакли уже не помогают. Взгляд остается прикованным к единственному шоу — собственной гибели, и ощущение конца все нарастает, хотя с самого начала скорость падения песчинок была одна и та же, трава всегда зеленела и солнце всходило.

Это сравнение жизни и ее убывающих дней с песочными часами тривиально и, конечно, уже приходило на ум каждому. Встречается оно и в литературе. Но слепота человеческого видения такова, что даже собственные метафоры человек не может додумать до конца. Таков страх конца.

Между тем, пока истощается верхняя часть часов, нижняя все прибывает. И вот этого-то, по-настоящему захватывающего зрелища, никто не хочет увидеть. Все зачарованы зрелищем падения, а незыблемая тяжесть упавшего песка и неостановимое прирастание его горы никого не смущает. Собственно, самонадеянность зрения такова, что, даже видя убывание верхнего песка, зритель как бы даже не предполагает, что существует нижний. И существует все основательнее. И, конечно, почти никто даже не догадывается, что в тот самый момент, как в узкую горловину часов проскользнет последняя песчинка, часы немедленно будут перевернуты — не чьей-то мускулистой рукой, а лишь в силу исполнения непреложного природного закона — и падение песка начнется снова, то есть, продолжится. И снова очарованный зритель усядется в кресло и начнет созерцать падение капель.

Как в первый раз.

И так огромны эти часы, столь неизбывен песок хроноса, что даже для тех, кто увидел эти бесконечные переворачивания, он кажется неистощимым и повергает в отчаяние. Совершатся мириады и мириады переворачиваний этих часов, тьмы превращений, прежде чем человек станет способным обнаружить во всем колоссальном массиве этого песка отсутствие одной малой космической пылинки, одной маковой росинки.

Но тяжесть будет убывать. Верный признак этого - увеличение тяжести наличного существования, что и означает уменьшение тяжести подспудного кармического груза. И напротив, облегчение наличного существования, как правило, означает увеличение кармической тяжести.

Так от рождения к рождению, от прозрения к прозрению, он будет все сильнее чувствовать облегчение этого массива песка, неподъемной глыбы своей кармы, пока не испарит всей ее космической пыли своим быванием дотла и не придет к последнему существованию с последней песчинкой — которая уже не упадет вниз и исчезнет в горловине мировых часов навсегда.

.
Язык не просто первичен по отношению к бытию, он - предбытие, надбытие, бытие в себе, проливающееся сюда слабым светом. Смысл существования художника в том, чтобы соединить собой два мира, стать кровотоком.

Вся косноязычная политическая правда Солженицына погребена под его жестяным языком. Самое его имя отторгнуто русской речью и не врастет в нее. Это в полном смысле моральное и онтологическое костноязычие, уродство смысла и звука.

Два русские мужика стоят перед распахнутой дверью трактирной России и рассуждают об колесе, чтобы затем описать его. Один говорит "два русские мужика", другой - "два русских мужика", а за этим - вся пропасть и языка, и таланта, и понимания, и правды. В одной букве - замкнутость, тюрьма, в другой - простор, покой, воля.

.
Розанов сдавленно, едва преодолевая жеманство и брезгливость, посетив какой-то православный порносайт, говорит о застенчивости половых органов. Но с явным одобрением их застенчивости.

Шопенгауэр, напротив, утверждает, что если бы существование действительно имело позитивный характер, то органы, посредством которых оно продолжается, имели бы другой облик. С явным неодобрением их благочестивой наружности.

Оба говорят о разном и все-таки, прежде всего, - о выражении лица. Возможно, не только воспроизводительных органов, но и существования вообще.

Если уж говорить в этических терминах о всем этом, то я бы говорил не о застенчивости детородных органов, а скорее о их лукавстве, когда бы не боялся этого лакейского слова. О гордыне, скрытности и агрессии, в целом - о их лицемерии.

Ужасное признание, но я вообще уже много лет расчленяю труп человека и вижу его как и следует, на прозекторском столе. Вижу, например, его отполированную ушную раковину с приросшей, натянутой как перепонка, мочкой, и тотчас убеждаюсь, что передо мной негодяй, подлец. Безресницые веки над выпученными глазами, тупые пальцы с криминально кургузыми ногтями - насильник, палач. Жирные гузна над ногами иксом, вперемешку с речами о гуманизме и правах человека - плотоядный зверь, поедающий детей. Сухорокость Сталина, как мясная туша, напитана кровью.

Брахманическая традиция перечисляет 32 телесных признака великого человека (махапуруша), которые трактуются как кармическое наследие моральных и духовных свойств индивидуума. Тот, кто обладает всеми этими признаками, становится или праведным правителем, управляющим не обманом и насилием, а Законом, или великим духовным подвижником, Пробужденным.

Всеми 32-мя обладал Будда. Большой язык, достающий своим кончиком до бровей и покрывающий лицо, символизирует прекрасную речь прошлого и настоящего; прямой искренний взгляд на человека и существование - глубокие синие глаза и ресницы вола; соразмерность членов, пропорциональное сложение означает знание природы и каммы (кармы) каждого из существ, их судьбы и будущих рождений. Склонность к миротворению и миролюбию, попытка в каждом случае разрешить конфликт мирным путем, выражены в скрытости половых органов, их благородной потаенности.

То, что каждое преступление, военный конфликт, ожесточенная полемика, любое человеческое и природное столкновение сопровождаются не только разлитием крови, но и разлитием семени, для меня лично не подлежит сомнению. При дикой агрессивной эрекции всех мыслимых, зачехленных и расчехленных, орудий.

Кто из этих мыслителей больший физиогномист, ваш Розанов или наш Шопенгауэр, решайте сами. Но от понимания этого, в последнем основании, зависит наша личная история.

.
"Проговаривать мысли в пространство", чтобы обмануть свое нежелание двигать языком, как-то стронуть с места обындевевший камень и пустить его под откос. Пищеварение мозга, не больше.

Наступает время, когда просто начинаешь припоминать себя, автоматически определять себя в собственном сознании, удивляясь тому, что ты еще есть. Слова просто говорятся, чтобы не потерять ощущения себя. Свидетель чужих слов, очевидец собственных.

Подлинное больше не применяет слова, чтобы обозначить, а вычитает их из невыразимого.

.
Отстал, ушел вперед, стою на месте. Относительно чего?

Не зная, не видя, даже не предполагая точки, относительно которой происходит перемещение, делаем глобальные выводы о собственном, чужом и коллективном движении. Надо целую жизнь положить, чтобы найти ее, эту точку, да еще окажется вдруг, что ее нет.

Движение - все, цель - ничто. Ужас. Признать этим, что кровообращение и выделения сами по себе цель. Мне понятна необходимость Бога как такого объекта, относительно которого человек рассматривает собственную эволюцию. Ну и тогда где Он и где мы? Включили Его в систему собственных беспорядочных метаний, подчинили личному невежеству и жажде - и думаем, что идем к Нему. Да и этого никто не думает. Просто накапливаем и извергаем и снимаем об этом фильмы, пишем книги.

А кто-то хитрый стоит рядом и посмеивается. У него нет ни рая, ни ада, только смех.

.
Итак, жажда (танха) троична. Каматанха (жажда чувственных удовольствий); бхаватанха (жажда становления, стремление к вечному существованию); вибхаватанха (жажда уничтожения, желание несуществования). Бхаватанха связана с этерналистскими взглядами, представлениями о вечном Боге и вечном существовании; вибхаватанха связана с нигилистическими представлениями о жизни как о материальном теле, с прекращением которого существование также прекращается; каматанха связана с представлениями о чувственных удовольствиях и их неотменимости в жизни существ.

Жажда чувственных полей ("пастбищ"), как внешних, так и внутренних, ее стремление, ее удовлетворение и ее крах (разочарование) охватывают весь комплекс чувственной, эмоциональной и интеллектуальной жизни неосвобоженного индивидуума. Здесь он рождается, развивается (произрастает) и умирает не только в продолжение всей своей жизни, но и в каждый сознательный момент своего существования - в каждое мгновение бессознательного сознания.

Глаз, ухо, нос, язык, тело (как осязание), разум (читта) - это его "внутренние" поля или опоры (аятана) наслаждения; формы, звуки, запахи, вкусы, осязаемые объекты и ментальные объекты - "внешние" поля или опоры наслаждения, жажда которых связывает их с первыми. Средний человек даже не догадывается о необходимости и возможности разрыва этой связи. Три неблаготворных корня (акусала мула) - вожделение, ненависть, заблуждение, действующие в пространстве этих внутренних и внешних полей, формируют камму (карму) индивида, в которой он захлебывается, в которую он погружается, в которой он тонет от рождения к рождению.

Желание двенадцати - глаза и форм, уха и звуков, носа и запахов, языка и вкусов, тела и осязаемых объектов, разума и ментальных объектов, - питает собою все виды танхи - жажды чувственных удовольствий, жажды становления (вечного существования), жажды уничтожения. Так 12 становятся тридцатью шестью. Эти тридцать шесть становятся 108-ю - в отношении прошлого, будущего и настоящего индивидуума. Эти сто восемь личностных жажд, упований, стремлений, крахов и разочарований становятся 108-ю смертями, поскольку всегда оканчиваются ничем.

Теперь пойдите и постучитесь в это ревущее пространство - свое или чужое - в эту плазменную стихию своей или чужой жажды - и обратитесь к ней со словами любви, самоотречения и освобождения - захочет ли она выслушать вас, пока жива, пока волеет, пока хочет? Все, что не она сама, не ее корм и влага, - она отвергнет. Жажда хочет только жажды и поэтому никогда не будет утолена.

Понимать, знать, воспринимать это - не вопрос простого понимания и интеллекта, а вопрос кармической готовности, кармической зрелости, трансцендентной усталости и опыта, кототорые не могут быть переданы и восприняты в словах, но только - паньней, випассаной (кармической мудростью и интуицией), всем телом созревшего исторического опыта личности.

Поэтому Будда и говорит, что каждый должен сделать усилие сам, нельзя никого спасти другому - Будды лишь указывают путь. По этому пути существа идут одни. По этому пути существа идут сами.

.
Когда останавливаешь желание (мысль, наслаждение) на пике и возвращаешься назад, они саморазрушаются.

Хорошо вернуться жизнью вспять, до самой неисследимой точки, и там встретиться с собой.