verbarium: (Default)
.
Пересмотрел фильм "Овсянки". Фильм жесткий, "натуралистичный", но настоящий, и там есть совершенно потрясающий финал, ради которого стоит смотреть это кино.

У человека умирает любимая жена. Вместе с другом они везут тело на далекую реку и там сжигают его по обычаю предков. В машине с ними едут овсянки, заливаются всю дорогу в клетке, радуются неволе. Предав прах воде, друзья уезжают с того места, молчат. Как дальше жить, что такое смерть? Кто скажет? Давай, спросим об этом овсянок, говорит один. Они знают. Овсянки вдруг умолкают, сосреточиваются на судьбе. Бросаются в лицо водителя сквозь железные прутья. Судьбу не запрешь. Джип падает с моста в воду, и друзья гибнут. Уже из-под воды, с того света, голос героя сообщает о случившемся и говорит, Read more... )
verbarium: (Default)
.
Надежда Мандельштам вспоминает: "Мне пришлось жить и с Анной Андреевной, но у нее работа протекала далеко не так открыто, как у О. М., и я не всегда распознавала, что она в работе. Во всех своих проявлениях она всегда была гораздо замкнутее и сдержаннее О. М. Ее совершенно особое женское мужество, почти аскетизм, всегда поражали меня. Даже губам своим она не позволяла шевелиться с такой откровенностью, как это делал О. М. Мне кажется, что когда она сочиняла стихи, губы у нее сжимались и рот становился еще более горьким. О. М. говорил, когда я еще ее не знала, и часто повторял потом, что, взглянув на эти губы, можно услышать ее голос, а стихи ее сделаны из голоса, составляют с ним одно неразрывное целое, что современники, слышавшие этот голос, богаче будущих поколений, которые его не услышат".

Бесценные свидетельства, но женщины как всегда не дотягивают до понимания общего. Read more... )
verbarium: (Default)
.
Разница между "разрешенной" и "неразрешенной" литературой:

«Холодок бежит за ворот» Лебедев-Кумач
«Холодок щекочет темя» Мандельштам

Разрешенная литература всегда "наглей комсомольской ячейки и вузовской песни наглей". В последнем основании, она всегда остается в рамках онтологического дозволенного, не просто потому, что не бросает вызов государству (здесь-то как раз ее "дозволенность" часто и проявляется больше всего — Солженицын, Аксенов, шестидесятники), но она никогда не бросит метафизического вызова — времени, Богу, космическому порядку вещей (Гоголь, Толстой, Платонов, Набоков (не Достоевский; перепуганнный насмерть государством на Семеновском плацу, он так и остался стоять перед ним в ступоре, с мешком на голове, — но уже перед государством в форме Бога).

"Разрешенная" всегда вписывает свой протест в социум, "национальное", "народное", "государственное", "гуманистическое"; она описывает человека, не довольного своим местом в обществе и истории. "Неразрешенная" жаждет справедливости для земли и неба, и, не находя ее, отрекается от себя — "искусства в себе" и "себя в искусстве".

* * *
Холодок щекочет темя,
И нельзя признаться вдруг, —
И меня срезает время,
Как скосило твой каблук.

Жизнь себя перемогает,
Понемногу тает звук,
Все чего-то не хватает,
Что-то вспомнить недосуг.

А ведь раньше лучше было,
И, пожалуй, не сравнишь,
Как ты прежде шелестила,
Кровь, как нынче шелестишь.

Видно, даром не проходит
Шевеленье этих губ,
И вершина колобродит,
Обреченная на сруб.
verbarium: (Default)
.
Уход Толстого из Ясной Поляны это главным образом романический сюжет, никакой религии и философии, и тем более семейной или социальной подоплеки в этом уходе по-настоящему не было. Невозможно представить себе тихое спокойное угасание Толстого дома, в окружении близких, без завершения литературного сюжета жизни, трагического бытийного конца. Невозможно его возвращение из Астапово живым, без пули в животе, к торжествующей, а не к вечно виноватой теперь Софье Андреевне. Это означало бы фальшивую ноту не только в биографии, но и во всем творчестве Толстого. Смерть Пушкина, Лермонтова, Гоголя, Достоевского, Чехова, вслед за литературным событием их жизни, также оформлена и литературно (у Достоевского настоящий литературный сюжет смерти состоялся задолго до самой смерти, на Семеновском плацу). Все эти повествовательные приемы их жизни имеют отчетливый драматический литературный сюжет и контекст. У Толстого такого окончательного оформления жизненной истории в литературный сюжет могло бы и не быть, и он, чуствуя это, сделал последний трагический бросок к литературной развязке смерти. Read more... )
verbarium: (Default)
.
Чоран довольно наивно пишет, что аромат слова ничто для того, кто вдохнул запах смерти. Не могу себе представить, каким образом можно прикоснуться к поэзии, не касаясь в то же время смерти. Read more... )
verbarium: (Default)
.
У литератора, вообще у всякого пишущего, думающего, говорящего, неизбежно наступает внутренний предел говорения, за которым, он знает, уже ничего для него нет. И этот предел наступает довольно рано. Затем говорящий просто обманывает других, не себя, и имитирует молчание словами. То есть живет без языка как осознанной возможности самовыражения. Read more... )
verbarium: (Default)
.
Поэт, собственно, когда он пишет, оперирует не "смыслами" и "метафорами", а просто заполняет пустоты в чужой музыке, восстанавливает ритмические провалы в хаосе бытия. Выравнивает почву, изрытую эмоциями и "разумом". Есть подозрение, что на большее слова не способны, и это единственный доступный нам инструмент "разумности". Read more... )
verbarium: (Default)
.
Дар без страдания великое бедствие, невозможно разлучить их. Есть гении, поглощающие слова и поглощаемые словами, пожирающие их и пожираемые ими, а есть гении лишь слегка пригубливаемых, дегустируемых слов. Словно боящиеся отравиться ими или делающие вид, что имеют дело только с божественными субстанциями.

Она была из вторых. Read more... )
verbarium: (Default)
.
"Белла — децибелы" — срифмовал Евтушенко над открытым гробом. (Уже опубликовано.) Кто-нибудь когда-нибудь остановит этот пескоструй? Опять спутал децибелы с имбецилами. Read more... )
verbarium: (Default)
.
Внутри слова

Один из удивительных и многозначительных эпитетов Будды – "Достигший молчания". Смысл этого особенно хорошо начинаешь понимать, когда, замолчав, продолжаешь ментальный диалог с миром, а, прекратив и его, все еще пребываешь внутри слова. Read more... )
verbarium: (Default)
.
Как-то Бунин по поводу Толстого выразился в том духе, что великие люди "сначала великие стяжатели, а потом великие расточители". Спорить тут не с чем, но Бунин, кажется, несколько упростил процесс.

Понятно, что "художник", "творец", сначала "эгоист", "собиратель", "насильник природы", стяжатель и пожинатель всех ее цветов и плодов, затем — отдаватель скопленных и обогащенных сокровищ, жертвователь себя самого и всего отобранного у мира. Он в высшем смысле "коллекционер", обреченный в конце сдать свою коллекцию обратно в музей природы. Он сам экспонат природы. Это взаимодействие эгоизма и самопожертвования, или, точнее, эгоизма-и-самопожертвования, как единого природного процесса, кажется мне единственно плодотворным: лишь из личной пустыни может родиться оазис, из чужих семян собственные, из греха святость.

Но я хочу сказать о другом, в развитие метафоры Бунина. Read more... )
verbarium: (Default)
.
Большинство отмалчивается словами. За унылой перистальтикой языка и мозгов ни вопля, ни вздоха. То есть, люди что-то говорят, но так, чтобы ничего сказать о них было нельзя. Насчет разведки.

За этим молчанием нарывают слова, которые могли бы стать языком. Но не станут, потому что высказаны.

Мы в ответе за то, какими нас понимают. Поэзия и правда начинаются за точкой невозврата, которой сознательно избегают. Или молчать или говорить словами навзничь, — так, чтобы ни у кого не оставалось сомнений, что ты чужд всем. Read more... )

Профиль

verbarium: (Default)
verbarium

April 2017

S M T W T F S
      1
23456 78
9101112131415
16171819202122
23242526272829
30      

Syndicate

RSS Atom

Style Credit

Expand Cut Tags

No cut tags
Page generated Jul. 6th, 2025 02:57 pm
Powered by Dreamwidth Studios