Толстой: Безразличие карликов

.

Лицо его — лицо человечества. Если бы обитатели иных миров спросили наш мир: кто ты? — человечество могло бы ответить, указав на Толстого: вот я.
Дм. Мережковский

Внезапно Набоков прервал лекцию, прошел, не говоря ни слова, по эстраде и выключил три лампы под потолком. Затем он спустился по ступенькам – их было пять или шесть – в зал, тяжело прошествовал по всему проходу между рядами, провожаемый изумленным поворотом двух сотен голов, и молча опустил шторы на трех или четырех больших окнах… Зал погрузился во тьму… Набоков возвратился к эстраде, поднялся по ступенькам и подошел к выключателям. "На небосводе русской литературы, – объявил он, – это Пушкин" Вспыхнула лампа в дальнем левом углу нашего планетария. "Это Гоголь!" Вспыхнула лампа посередине зала. "Это Чехов!" Вспыхнула лампа справа. Тогда Набоков снова спустился с эстрады, направился к центральному окну и отцепил штору, которая с громким стуком взлетела вверх: Как по волшебству в аудиторию ворвался широкий плотный луч солнечного света. "А это Толстой!", – прогремел Набоков".
(Из воспоминаний студента Корнельского университета)


Сегодня, 20 ноября, сто лет назад ушел из жизни Л.Н. Толстой.

Что имеем к этому дню? В прошлом — проникновения Бунина, Набокова, Мережковского, Бердяева, Шестова, Эйхенбаума. Дальнейшее — молчание. Есть несколько бескровных "монографий" и "биографий" (самая дебелая из них Шкловского); десяток-полтора бестолковых собраний сочинений, обкорнанных большевиками почище, чем царской цензурой; предпринятое японским спонсором новое Полное собрание (в России денег нет), успешно провалившееся. Есть действующие музеи Толстого. В советское и постсоветское время в основном —толерантность ученой посредственности. Конечно, наперегонки комментируется прямо или косвенно статья Ленина о Толстом. Защищаются диссертации. В школе пишут сочинения о "Наташе Ростовой", "Пьере Безуховом", "Андрее Болконском" — белой кости романа "Война и мир", святой троице официального школьного образования. Им как бы противопоставлены Платон Каратаев, народ, капитан Тушин, патриот, и Кутузов, народ-фельдмаршал — синие воротнички русской литературы. Писатели тоже их всех уважают, но сочиняют романы и пьесы о партработниках и сталеварах — белых воротничках советской литературы. Толстой давно и прочно забыт. Главное, не восприняты и даже не находят сочувствия художественные принципы Толстого-писателя, тем более его моральные и религиозные поиски. Все по-прежнему прячутся от свободы. Теперь в супермаркете. Со стороны сегодняшнего официоза тоже ноль внимания. Есть множество национальных премий, от Пушкина до Пупкина. Есть "Русский Букер", бессмысленный и беспощадный. Но нет главной - премии Льва Толстого. Есть электронная премия "Самсунг—Ясная Поляна", очень национальная. И то ли предполагаемый, то ли осуществленный "дайджест" "Войны и мiра", как-то внутренне связанный с дайджестом самого государства. Всё. И на том спасибо.

Безразличие карликов к Джомолунгме - звучит.

А в общем, Толстой может быть доволен. Его все-таки помнят — равнодушием, неприязнью, подозрением, апломбом невежественного непонимания. Все та же цензура властвует над яснополянским чудом, теперь уже в форме самоцензуры современников. В телевизоре в эти толстовские дни тоже тишь да гладь да Эльдар Рязанов, я специально посмотрел программу. Тоже цензура, конечно, и не только равнодушия, но и страха. Вот так и нужно писать настоящему литератору, чтобы не только в России, но и во всем мире делались цензурные изъятия, не только при жизни, но и через сто лет после смерти, и чтобы все так же косилось в сторону Ясной Поляны правительство, наш "единственный европеец", и чтобы щерилась своими платиновыми зубами РПЦ.

Все получилось, Лев Николаевич. Смерть удалась.

Даю выдержки из своего эссе "Освобождение Толстого". ( Read more... )