![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
Entry tags:
- бессмертное,
- бессознательное,
- знаки и символы,
- иррациональное,
- искусство,
- литература,
- мастерство писателя,
- метафора,
- невыразимое,
- отчаяние,
- писатели,
- писательство,
- понимание,
- поэзия,
- правда,
- прекрасное,
- психоанализ,
- психологии,
- разрывы,
- реальность,
- ритм,
- русская литература,
- свобода,
- словесность,
- смерть,
- субстанции и акциденции,
- существование,
- талант,
- творчество,
- толстой,
- трагическое,
- трансценденции,
- художник,
- человек,
- человек мистический,
- экзистенции,
- эсхатология,
- язык тела,
- ясная поляна
Бегство из литературы (Обнажение приема)
.
Уход Толстого из Ясной Поляны это главным образом романический сюжет, никакой религии и философии, и тем более семейной или социальной подоплеки в этом уходе по-настоящему не было. Невозможно представить себе тихое спокойное угасание Толстого дома, в окружении близких, без завершения литературного сюжета жизни, трагического бытийного конца. Невозможно его возвращение из Астапово живым, без пули в животе, к торжествующей, а не к вечно виноватой теперь Софье Андреевне. Это означало бы фальшивую ноту не только в биографии, но и во всем творчестве Толстого. Смерть Пушкина, Лермонтова, Гоголя, Достоевского, Чехова, вслед за литературным событием их жизни, также оформлена и литературно (у Достоевского настоящий литературный сюжет смерти состоялся задолго до самой смерти, на Семеновском плацу). Все эти повествовательные приемы их жизни имеют отчетливый драматический литературный сюжет и контекст. У Толстого такого окончательного оформления жизненной истории в литературный сюжет могло бы и не быть, и он, чуствуя это, сделал последний трагический бросок к литературной развязке смерти. У гения, создавшего небывалые по напряжению драматические сюжеты в литературе ("Анна Каренина", "Война и мир", "Воскресенье", "Холстомер", "Смерть Ивана Ильича", "Отец Сергий","Крейцерова соната", "Хаджи Мурат", "В чем моя вера?", "Что такое искусство?", "О Шекспире и о драме", "Исповедь" и др.) жизнь протекла в общем спокойно, равнинно, что дало повод В. Розанову высказаться в том смысле, что жизнь Толстого представляет собой в целом тривиальный обывательский сюжет. Я сейчас не буду специально оговаривать это несерьезное замечание нашего рыжего, но лишь замечу, что осмысление и выражение (изображение) трагических напряжений жизни как раз и требует равнинного и внешне спокойного течения существования; однако в тишине наружного существования большого художника всегда присутствует драма его сознания, в которой содрогаются миры, и эта драма несопоставима с любыми внешними потрясениями и перемещениями тела. Зато сочинения внешне кипучих щелкоперов всегда отмечены благостной внутренней бесконфликтностью, сколько бы в них ни проливалось подкрашенной воды и сколько бы темных слов там ни произносилось. Но драматическое художественное сознание, выражающее себя в теле и ежемгновенно разрушающее его собой, у мастера неизбежно оформляется в конечном счете в сверхлитературный сюжет. Это вопрос сверххудожественной интуиции художника, требование онтологической композиции на полотне его жизни, исполнение божественного ритма и сверхзадачи. Немыслимо себе представить, чтобы Толстой, драматизировавший каждый свой прозаический сюжет, не сделал бы мощной финальной попытки разыграть его и в жизни — и он блестяще разыграл его. Это было последнее слово именно художника, бегство из видимой банальности жизненной истории, оправдание конца литературы сверхлитературой. Но это было одновременно бегство и из самой литературы — средствами литературы — в надрациональную реальность художественного. Обнажение приема природы и литературы одновременнно. Развить сюжет жизни максимально, до высокой трагедии, напрячь бытие до предела, как окончательно напрягают совесть — и уйти непобежденным смертью. А все мелкие детали этой последней художественной композиции, как то: пилочки, зубочистки, женщины, книги, боги, народы, государства, литературные и прочие завещания — простой литературный сор, устаревший театральный реквизит, которому нет места в последней интуиции художника.
Жизнь настоящего художника всегда актуализируется в искусстве, развивается в искусство и для искусства, и, как искусство, прорастает когтями в его судьбу.
Уход Толстого из Ясной Поляны это главным образом романический сюжет, никакой религии и философии, и тем более семейной или социальной подоплеки в этом уходе по-настоящему не было. Невозможно представить себе тихое спокойное угасание Толстого дома, в окружении близких, без завершения литературного сюжета жизни, трагического бытийного конца. Невозможно его возвращение из Астапово живым, без пули в животе, к торжествующей, а не к вечно виноватой теперь Софье Андреевне. Это означало бы фальшивую ноту не только в биографии, но и во всем творчестве Толстого. Смерть Пушкина, Лермонтова, Гоголя, Достоевского, Чехова, вслед за литературным событием их жизни, также оформлена и литературно (у Достоевского настоящий литературный сюжет смерти состоялся задолго до самой смерти, на Семеновском плацу). Все эти повествовательные приемы их жизни имеют отчетливый драматический литературный сюжет и контекст. У Толстого такого окончательного оформления жизненной истории в литературный сюжет могло бы и не быть, и он, чуствуя это, сделал последний трагический бросок к литературной развязке смерти. У гения, создавшего небывалые по напряжению драматические сюжеты в литературе ("Анна Каренина", "Война и мир", "Воскресенье", "Холстомер", "Смерть Ивана Ильича", "Отец Сергий","Крейцерова соната", "Хаджи Мурат", "В чем моя вера?", "Что такое искусство?", "О Шекспире и о драме", "Исповедь" и др.) жизнь протекла в общем спокойно, равнинно, что дало повод В. Розанову высказаться в том смысле, что жизнь Толстого представляет собой в целом тривиальный обывательский сюжет. Я сейчас не буду специально оговаривать это несерьезное замечание нашего рыжего, но лишь замечу, что осмысление и выражение (изображение) трагических напряжений жизни как раз и требует равнинного и внешне спокойного течения существования; однако в тишине наружного существования большого художника всегда присутствует драма его сознания, в которой содрогаются миры, и эта драма несопоставима с любыми внешними потрясениями и перемещениями тела. Зато сочинения внешне кипучих щелкоперов всегда отмечены благостной внутренней бесконфликтностью, сколько бы в них ни проливалось подкрашенной воды и сколько бы темных слов там ни произносилось. Но драматическое художественное сознание, выражающее себя в теле и ежемгновенно разрушающее его собой, у мастера неизбежно оформляется в конечном счете в сверхлитературный сюжет. Это вопрос сверххудожественной интуиции художника, требование онтологической композиции на полотне его жизни, исполнение божественного ритма и сверхзадачи. Немыслимо себе представить, чтобы Толстой, драматизировавший каждый свой прозаический сюжет, не сделал бы мощной финальной попытки разыграть его и в жизни — и он блестяще разыграл его. Это было последнее слово именно художника, бегство из видимой банальности жизненной истории, оправдание конца литературы сверхлитературой. Но это было одновременно бегство и из самой литературы — средствами литературы — в надрациональную реальность художественного. Обнажение приема природы и литературы одновременнно. Развить сюжет жизни максимально, до высокой трагедии, напрячь бытие до предела, как окончательно напрягают совесть — и уйти непобежденным смертью. А все мелкие детали этой последней художественной композиции, как то: пилочки, зубочистки, женщины, книги, боги, народы, государства, литературные и прочие завещания — простой литературный сор, устаревший театральный реквизит, которому нет места в последней интуиции художника.
Жизнь настоящего художника всегда актуализируется в искусстве, развивается в искусство и для искусства, и, как искусство, прорастает когтями в его судьбу.
no subject
(Anonymous) 2011-10-14 02:01 am (UTC)(link)Не пересекаются царства, выходит.
Так или не так?
И если так - то, что потянуло Т. из Ясной Поляны?
И если так, - что Страдалец тут делал со всеми нами, с нашим кесаревым интересом вдали от своего Царства?
А если не так - что тогда он имел ввиду, когда сказал про два царства?
no subject
уход из ясной - попытка обеими ногами туда.
Что Страдалец здесь делал, не знаю. По моим представлениям, искал свободы, но, как и Толстой, не обрел. Это в максимальном смысле. Но попытка засчитана.
no subject
Было как-то в форме вопроса. Попробую воспроизвести:
до какой степени это сообщающиеся сосуды - внутреннее, иррациональное, духовное, потустороннее и материальное, разумное, психологическое, жизненное.
Сам Христос, в конце-то концов уверял, что его царство не от мирв сего. Дескать кесарю - кесарево.
( Хотя вся его земная история утверждает противоположное. )
no subject
no subject
no subject
no subject
no subject