.
Платонов: «Я увидел за столом у печки, где обычно сижу я, самого себя. Лежа в постели, я увидел, как за столом сидел тоже я и, полуулыбаясь, писал. Притом то я, которое писало, ни разу не подняло головы, и я не увидел у него своих слез».
Именно так и ведет себя ментально сотворенное тело (маномайя-кая). Оно уклончиво, молчаливо, беспристрастно и как будто совестливо. Из этого совестливого и уклончивого "я" и делается литература.
Это ментальная проекция текущего состояния художника. Мгновенное уклонение из вздорной и совершенно ирреальной "реальности". это и есть "вдохновение", "порыв творчества", поток изливаемого сознания. "талант". То, что бесстрашно делал всю жизнь Гоголь, и мера его гения, это и есть мера его уклонения из одной иллюзии в иллюзию более высокого порядка. Платонов скорее испугался этого выхода "из себя", чем понял природу произошедшего с ним. ( Read more... )
Платонов: «Я увидел за столом у печки, где обычно сижу я, самого себя. Лежа в постели, я увидел, как за столом сидел тоже я и, полуулыбаясь, писал. Притом то я, которое писало, ни разу не подняло головы, и я не увидел у него своих слез».
Именно так и ведет себя ментально сотворенное тело (маномайя-кая). Оно уклончиво, молчаливо, беспристрастно и как будто совестливо. Из этого совестливого и уклончивого "я" и делается литература.
Это ментальная проекция текущего состояния художника. Мгновенное уклонение из вздорной и совершенно ирреальной "реальности". это и есть "вдохновение", "порыв творчества", поток изливаемого сознания. "талант". То, что бесстрашно делал всю жизнь Гоголь, и мера его гения, это и есть мера его уклонения из одной иллюзии в иллюзию более высокого порядка. Платонов скорее испугался этого выхода "из себя", чем понял природу произошедшего с ним. ( Read more... )