ГОГОЛЬ-200. К нам едет Ревизор

.
Не герои (слова, характеры, сюжеты) а имена Гоголя сами по себе составляют событие, движение, вселенную мирового сюжета, поэтому весь окружающий их контекст движется вместе с ними. Идеи, или эйдосы, вещей предсуществуют в художественном мире Гоголя, что и создает иллюзию неподвижности. Ледяные кольца Сатурна вращаются вокруг его тела, а сам он словно стоит на месте. Движущийся сам в себе читатель Гоголя нуждается не в движении, а в покое, чтобы различить универсальное движение его художественного космоса. Он различит его, если он сам универсум, сам внутреннее движение. Этого до сих пор еще не поняли литературные традиционалисты, "сейсмографы социальных потрясений", приписывающие Гоголю социальный и политический подтекст. Персонажи Гоголя - это не литературные характеры, а архетипы, существующие предвечно. Им неоткуда и некуда развиваться, они уже `дома; они одновременно почва и семя, причина и следствие, женщина и мужчина, инь и ян, и живут сами по себе, взаимодействуя с этим миром иллюзии трансцендентно, вне причинности. Их роль - соединять собою две иллюзии, два мира, создавая третью - иллюзию искусства. Это соединение имени, слова, и имени как сущности всего сущего, и есть природа творчества Гоголя. В его искусстве маханама, внутреннее имя вещи, достигает самоопределения. В Гоголе мы имеем не мир литературных персонажей, развивающих условный художественный сюжет, а сверхчувственную матрицу того мира, штампующую кукольных персонажей этого. Они развивают онтологический сюжет, поэтому обладают достоинством покоя. Поэтому герои Гоголя статичны.

Финальная, "немая" сцена "Ревизора", на более глубокой глубине, - это не просто социальное замирание, растерянность проворовавшихся чиновников перед приближающимся возмездием; она знаменует собой всю статику нереального, обморок иллюзорного мира в его пределе, перед последним концом.