verbarium

.
Итак, мертвому уже четыре дня приказано немедленно явиться в департамент и ответить за отсутствие. Посланец смерти дает лаконичный отчет: не может больше прийти. Ни имен, ни местоимений, ни интонаций: не может, и точка. На запрос, почему, выражается словами: "Да так, уж он умер, четвертого дня похоронили".

Сторож, лицо подневольное и подобострастное, вдруг облекается во все достоинство смерти и даже не хочет поначалу сообщать о неизбежном, словно оно подразумеваемо всем порядком вещей. И только на "запрос", почему, — "выразился словами". Это достоинство привидения, посланца другого привидения. Никаких сомнений в иллюзорности происходящего ни у кого нет. (Мертвый уже четыре дня) не может больше прийти. Эта фраза бесценна даже внутри прозы Гоголя. Она словно ключ ко всей земной тяжести, богооставленности бытия. Читателя охватывает трансцендентальная дрожь. Сторож "выражается словами", потому что условность речи должна быть ясна призраку, а этот призрак словно бы не понимает. "Почему?" — "Да так, уж он умер, четвертого дня похоронили", — нехотя разъясняет он очевидное. Это диалог не живых людей и даже не призраков, а каких-то формализованных соотношений, понятий. Выкарабкивающихся из хаоса номинальных слов. Новый дух, демон изгнания, сидит на месте бывшего привидения, "гораздо выше ростом" и выставляет последние письмена. Уже не таким прямым почерком, а гораздо наклоннее и косее. Буквы исчезнут последними.