verbarium

.
"Ох, ещё и Имярек. Что за день".

Так они пишут о своих кумирах. Со смесью удивления и легкого отвращения. С совершенно той же интонацией, с какой Лолита, бывало, безмолвно спросит разгорающегося Гумберта: "Как, опять?" Словно случилось небольшое домогание.

В недружественной ленте случайно наткнулся на вернисаж, устроеннный в честь почившего кумира. Любимые места классика шестидесятников. И это было как если бы человек, полный мелодий Моцарта, забрел в притон "русского шансона". Или на сольный концерт клавишного синтезатора. Ни судороги, ни воздыхания. Опилки слов, взятых напрокат у подцензурных советских словарей. Картон и газетная бумага, мучимые ножницами дошкольника. Пока мне рот не забили пластилином, из него раздаваться будет лишь неблагодарность.

Но уколи в любое место текст настоящего писателя, как тут же отзовется спазмом жизни.

"Катерина Львовна дрожала. Блудящий взор ее сосредоточивался и становился диким. Руки раз и два неведомо куда протянулись в пространство и снова упали. Еще минуту — и она вдруг вся закачалась, не сводя глаз с темной волны, нагнулась, схватила Сонетку за ноги и одним махом перекинулась с нею за борт парома.

Все окаменели от изумления.

Катерина Львовна показалась на верху волны и опять нырнула; другая волна вынесла Сонетку.

— Багор! бросай багор! — закричали на пароме.

Тяжелый багор на длинной веревке взвился и упал в воду. Сонетки опять не стало видно. Через две секунды, быстро уносимая течением от парома, она снова вскинула руками; но в это же время из другой волны почти по пояс поднялась над водою Катерина Львовна, бросилась на Сонетку, как сильная щука на мягкоперую плотицу, и обе более уже не показались".